(начало на 1-й стр.)
В течение двух десятилетий наш марксистский анализ ждал, что Китай, а также Индия заявят о себе на Среднем Востоке. Это случилось. Посредничество Пекина в отношениях между Эр-Риядом и Тегераном не только вклинивается в линию разлома между шиитами и суннитами, на протяжении веков проходящую через регион, но и является вехой в империалистическом проникновении Китая. Настолько, что вызывает аналогию с переговорами, которые Вашингтон провёл по завершении русско-японской войны 1905 года: шаг, символизирующий дебют США на арене мирового империализма.
Вопрос о том, замедлила ли война по выбору Джорджа Буша-старшего восхождение Китая или ускорила его, является спорным; отметим, что сегодняшняя война чипов, сочетание протекционистских мер и технологического отрицания в отношении Китая, демонстрирует те же намерения, которые мотивировали контроль над энергетической артерией двадцать лет назад. В долгосрочной перспективе противостояния империалистическое развитие Пекина оказалось определяющей силой в изменении баланса сил; это не умаляет того факта, что сегодня Вашингтон ухватился в Южно-Китайском море и Тайваньском проливе за те же жизненно важные для Китая линии связи, что и в Персидском заливе.
Миссия Эмманюэля Макрона в Пекин и интервью с ним в Les Echos предоставляют элементы для подведения итога двадцати лет на европейском фронте. Относительно напряжённости вокруг Тайваня, Макрон утверждает, что Европа не заинтересована в ускорении кризиса, не должна «плестись в хвосте» и «приспосабливаться к американскому ритму и к чрезмерной реакции Китая»: «Ловушка для Европы будет заключаться в том, что, когда она прояснит своё стратегическое положение, обретя большую стратегическую автономию, чем у неё имелась до ковида, то она окажется в ловушке разрушения мира и кризисов, которые, пожалуй, не являются нашими. Если ускорится пожар двухполярного мира, то у нас не будет ни времени, ни средств для финансирования нашей стратегической автономии, и мы станем вассалами, в то время как у нас есть возможность стать третьим полюсом, если найдутся несколько лет, чтобы построить его».
Наряду с тезисом о том, что Франция якобы выиграла «идеологическое сражение» в Европе за утверждение понятия «стратегическая автономия», в основе тезиса Макрона лежит противопоставление между ускоренными темпами противостояния и годами, которые ещё необходимы ЕС, чтобы утвердить себя в качестве полюса силы, и это вопрос времени, который стоит перед европейским империализмом. Сделаем несколько замечаний.
Чтобы оценить внешнеполитическую линию или доктрину, необходимо сопоставить её с действительными силами, которые могут её поддержать, и историческими прецедентами, которые содержат элемент сравнения. Что касается действительных сил, ключевой вопрос заключается в том, поддерживает ли линию Макрона Германия. Французская стратегия для Европы получит реальные шансы на успех только в том случае, если сформируется франко-германская линия. Здесь Макрон даёт триумфальную оценку своим достижениям, и становится ясно, что выигранное идеологическое сражение, включая превращение “французских” инструментов дирижизма и промышленной политики, ранее чуждых европейской политической культуре, является для Макрона сражением, выигранным прежде всего в Германии.
Однако французский президент спешит с выводами о том, насколько сильно украинский кризис повлиял на разделение ЕС – достаточно обратить внимание на тропизм Польши по отношению к США, – а также раздвинул саму франко-германскую ось. Мы считаем, что действительная аннулирующая проблема для практической осуществимости понятия Европы как третьего полюса касается обороны, и, в частности, ядерного оружия. Настоящим стратегическим скачком, который подтвердил бы немецкое согласие на такую стратегию, было бы принятие Германией французского предложения о совместном использовании ядерного оружия, в результате чего сдерживание, обеспечиваемое США, было бы уравновешено французским сдерживанием. Только в этих условиях, даже в рамках атлантической связи, можно говорить об эффективной европейской стратегической автономии, безусловно, обеспеченной европеизацией force de frappe[1] параллельно с американской гарантией. Внимание: вне этих евроатлантических координат, вне поиска трансатлантической взаимности внутри Альянса никакой европейский консенсус не представляется возможным.
Что касается исторических прецедентов, то в обновленной доктрине Макрона нет никакого размышления о том, как украинская война повлияла на его стратегические цели. Они были сосредоточены именно на реалистичном определении интересов безопасности России и последующем построении европейской архитектуры безопасности, почти как предварительном условии для возможности действий Европы на других шахматных досках. Теперь война разрушила эту перспективу по крайней мере на десятилетие, так же как она разорвала энергетическое Рапалло и прекратила немецкую Ostpolitik, и в то же время сплотила НАТО и ЕС как никогда ранее. Сейчас кажется действительно смелым утверждать, что европейская стратегическая автономия выиграла своё идеологическое сражение, не считаясь с тем фактом, что в настоящее время она проиграла сражение за Украину. Перед лицом новых стратегических рамок, созданных войной, французский и даже немецкий выбор заключается скорее в том, чтобы сделать добродетель из необходимости, и использовать в европейском смысле последующее стремление к перевооружению. Но эти размышления отсутствуют в интервью Les Echos, и в этом недостаток обновления доктрины Макрона.
Если реальная новизна тезисов французского президента заключается в остроте, с которой он ставит вопрос времени, то речь тем не менее идёт о распространении размышлений на двадцатилетие, потерянное ЕС после войны 2003 года в сфере формирования совместной обороны. Уже в начале 2000-х годов, особенно на Конституционном конвенте, европейская оборона была на повестке дня дебатов ЕС. Если сегодня Макрону приходится снова представлять как достижение то, что он «внедрил идею европейской обороны», то это потому, что война 2003 года заморозила эту попытку, в результате чего ЕС потерял два десятилетия. И если сегодня Макрон беспокоится о приближении конфронтации между США и Китаем, в то время как ЕС требуются «несколько лет» для утверждения себя в качестве полюса силы, то это свидетельствует о весе потерянных двадцати лет.
Выступив против войны в Ираке, Жак Ширак и Герхард Шрёдер дали понять, что они не будут участвовать в конфликте, который не является их собственным, как сегодня Макрон делает это в отношении Тайваня. Этот отказ имел два последствия: американская проникающая игра разделила ЕС на старую и новую Европу; франко-германская ось, сопротивляясь этому вторжению, утвердила потенциал европейской стратегической автономии в той мере, в какой Франция и Германия заняли общую с Россией позицию против войны.
Двадцать лет спустя украинская война не только воспроизвела динамику американского вторжения и разделения между старой и новой Европой, но и поставила под сомнение зародыш стратегической автономии, который в то время, как можно было видеть, оберегала рейнская ось. В то время Nouvel Observateur писала, что “нет” этой американской войне означает подготовку других войн во имя Европы: «экономических, технологических и даже тех, которые ведутся посредством оружия». Даже если согласиться с выводами Макрона относительно экономического и технологического суверенитета, то на военном уровне в новом испытании огнём рейнская ось демонстрирует, что она не оправдала ожиданий: Париж и Берлин оказались вынуждены поддерживать НАТО, возглавляемое США, в войне на Украине, от которой они пострадали, а главные герои оппозиции 2003 года – рейнская ось и Россия – теперь оказались по разные стороны фронта. Авантюризм Владимира Путина в феврале 2022 года, несомненно, ускорил этот процесс, но политическая почва для этого была подготовлена стратегической слабостью ЕС, который не смог сохранить Нормандские и Минские соглашения от эрозии, вызванной вторжением или колебаниями американской политики.
С одной стороны, Макрон должен наверстать двадцать потерянных лет и признаёт, что находится в гонке со временем: это можно прочесть в конце интервью, где он говорит, что в области внешней проекции «уже двадцать лет или около того» Европа находится в «recul» – в отступлении. С другой стороны, французский президент, кажется, предупреждает Вашингтон, что в вопросе Тайваня Париж и Европа не допустят повторения игры. Если американский нарратив предполагает объединение двух кризисов, Украины и Тайваня, как двух фронтов противостояния авторитарному блоку Китая и России, то Макрон пытается их развести, предупреждая, что Тайвань не является европейским кризисом, и даже отмечая отличие линии Си от линии Путина.
Последний аспект указывает на возможную ближайшую политическую цель французского президента, связанную с противоречивым стратегическим видением Европы как третьего полюса и нескольких лет сражения для достижения этой цели. По одной из версий, Макрон намеревался говорить в основном с США, а точнее Джо Байденом, которого тянут за пиджак наиболее непримиримые течения, в том числе внутри его собственной администрации, подталкивая к противостоянию с Пекином. Можно понять, что Макрон, перед лицом усиливающихся в США слухов о войне, заявляет о красной линии ЕС. То есть, что война за Тайвань не будет европейской, и ЕС защитит себя от экономического принуждения посредством санкций, использующих экстерриториальность доллара.
Если великая картина Европы как третьего полюса, несомненно, сталкивается с недоумением практического плана Нидерландов или страдает от нерешённой дилеммы Германии, пересекаемой структурным атлантизмом, то непосредственная цель не оказаться втянутым в конфликт с Китаем, несомненно, находит широкую поддержку в ЕС, начиная с той же Германии. Она также может стать почвой для поиска общего языка с Токио, который испытывает те же опасения, что и Германия по поводу балансирования между стратегической связью с США и постоянными интересами на китайском рынке. Это может быть добавлено к голосованию ногами, подтверждённому европейцами во время их миссий в Китай: самим фактом поездки в Пекин с десятками больших групп и Олаф Шольц, и Макрон санкционировали свою оппозицию декаплингу.
В этом смысле – Макрон бьёт тревогу по поводу европейской красной линии – может быть также решена загадка реального смысла совместной миссии с председателем Европейской Комиссии Урсулой фон дер Ляйен; бьющий тревогу Макрон может быть полезен для уравновешивания фон дер Ляйен в плане дерискинга, но не декаплинга в отношении Пекина; это ещё один способ поддержать вариант China Plus, то есть дифференцироваться от цепочек создания стоимости, завязанных на Китай, но не отказаться от них.
Брэд Глоссерман на страницах Japan Times предполагает возможность сближения ЕС и Японии на основе дерискинга, но не декаплинга, что позволит Токио опираться на европейские оговорки, а Байдену – использовать их против наиболее непримиримых течений внутри страны. Глоссерман, хотя он и настроен критически в отношении стратегических претензий французского президента, утверждает, что реалистичный подход ЕС в отношении Китая мог бы выступить в качестве «важного противовеса» антикитайскому «зашоренному консенсусу», который доминирует в мышлении США, находя общее с Японией, «чья логика во многом повторяет европейскую»: «Единая Европа, с согласованной и последовательной политикой в отношении Китая, могла бы в такой концепции глобального порядка уравновесить Пекин, не впадая в крайности вслед за США. Хотя ЕС не может в одиночку уравновесить Китай, его подход сходен с японским, и вместе они предлагают более привлекательную альтернативу для тех, кто скептически относится к позиции США – “всё или ничего”».
По мнению Глоссермана, «только работая с Токио и другими странами, позиции которых сходны, ЕС может добиться успеха», а Япония сближается с ЕС «по крайней мере, 20 лет», с ускорением после качелей президентства Трампа. Мы можем видеть обновление формулы Гельмута Шмидта, изложенной в книге “Nachbar China” (“Соседний Китай”), на которую мы часто ссылались: Европа, теперь в конкуренции с Японией, сумеет удержать США от новой холодной войны с Китаем.
Тем не менее, две стороны диалектики единства и раскола сохраняются: возможная многосторонняя конвергенция идёт рука об руку с перевооружением и ростом напряжённости в азиатском эпицентре. Отделить их от напряжённости в Европе будет непосильной задачей.
Апрель 2023 г.
[1] – Французские силы ядерного сдерживания.